КИРИЛКА
Когда-то Кирилка с женой Полиной и дочкой, взявшись за руки, едва обхватывали этот трёхсотлетний кедр. Дерево помнит родителей, бабушку и деда, и прадедов Кирилки, даже тех, кто стал мифом и сказками, услышанными в детстве. Мать родила Кирилку возле этих узловато выпуклых корней, прямо у тропы, по которой шла с пайвой брусники. «Семьдесят лет назад… Для меня – жизнь, а дереву – с ширину ладони жилистых колец. Он и внука переживёт…» – подумал он.
Кирилка присел на рыжую подстилку возле кедра и долго вглядывался в густоту длиннохвойных ветвей, в просветы листвы и облаков, и ещё дальше – в свою родовую память. Сотни лет его предки манси жили на этой лесной северной земле, рыбачили, охотились на пернатую дичь, промышляли пушного зверя и не ведали, и не хотели знать другой жизни. В 50-х – 60-х годах сюда навезли заключённых, которые под охраною солдат рубили просеку для железной дороги Ивдель – Обь, а когда дорогу пустили, понаехали дровосеки-промышленники, развернули лесоперерабатывающее производство, погнали зверьё в глубь Югорской земли, на север, затем нефтедобытчики зашастали по тайге на вездеходах – неспокойно стало и тревожно. Люди добрались и до его родового поместья. Что стало бы с ним, неизвестно, если бы тридцать лет назад учёные в долгой борьбе не отвоевали у лесопромышленников этот клочок дикой природы и не организовали заповедник.
С тех пор работники заповедника частенько заезживали в гости к нему, расспрашивали о зверье и рыбе, птице и ягоде, кедровых шишках и грибах, привозили продукты, книги и газеты, потом поставили приёмник, а позднее телевизор, и рацию. Сразу же Кирилку приняли на работу егерем, выдали форму с фуражкой школьного размера ввиду его щуплого роста, по этой же причине мало кто его величал Кириллом Андреевичем. Службу по охране он нёс особо ревностно, о нарушениях сразу же докладывал по рации в заповедник, был расчётлив и хитёр в отслеживании браконьеров. Ни на какие уговоры – проявить милость, не соглашался, даже предлагаемая ими водка и приличные деньги не смущали. Как-то в городе, куда он раз в год да наведывался, к нему лукаво пристал плешивый чиновник-пузан: нельзя ли пару соболей… жене на шапку. Кирилка, чтоб сразу отшить «охотника», брякнул: можно, однако взамен карабин давай. У того аж щека задёргалась: нет, не такой уж Кирилка простодырый, каким выглядит в компании, далёким от цивилизации.
Средства телерадиовещания рассказывали о событиях в мире, размышляли о судьбах людей и природы и немного отучили его самостоятельно мыслить. Когда приехал к нему журналист из местной газеты, расспрашивал о его жизни, Кирилка заученными, навязанными телевизором фразами сетовал, что природу надо беречь, птиц и зверей в тайге стало мало, а в реках – рыбы. Как жить? Много стало браконьеров, стреляют ради забавы – столько, что унести не могут, ловят рыбу для продажи – такого он не понимал. В его лабазе припасы были только на зиму – вяленая рыба и мясо. Без нужды не бил дичь и оленя, а медведя вообще обходил, старался не встречаться с хозяином тайги. Газетчик бесхитростно намекнул, мол, не угостишь ли рыбой собственного посола. Кирилка охотно вытащил из ямы-схрона в земле язя вчерашнего улова, смыл соль и траву, нарезал кусками на дощатом столе. Но от неё непривычно пахнуло «запашком». И он, чуть попробовав, поспешил примкнуть к сотрудникам заповедника, которые разогревали на костре перловку с тушёнкой и заваривали «купеческий» чай.
Сотрудники заповедника иногда Кирилке привозили раненых птиц и зверей, он их заботливо выхаживал, а потом выпускал на волю. Правда, орлана-белохвоста с перебитым, а впоследствии ампутированным крылом пришлось отдать в зоопарк, в диких условиях он бы не выжил. Для подобных пациентов даже соорудил небольшой вольер. В нём побывали и медвежата, и лисёнок, и лосёнок. Жаль, что они так привязывались к нему, что становились чуть ли не ручными. Убегут в тайгу, а потом ещё долго к нему наведываются за угощением: рыбой, куском хлеба, охапкой сена.
С возвышения, на котором царственно стоял древний кедр, Кирилка оглядел небольшое своё подворье: приземистая изба, где наряду с современными вещами имелись изделия из бересты и бисера, меха; лабаз, небольшие грядки с картошкой, луком; летняя печь и кухонька, где чистили рыбу, готовили незамысловатую снедь. Каждая вещь, всякое место было одухотворено временем и памятью.
Внезапно в груди что-то толкнулось и заныло: ему показалось, сейчас выйдет жена Полина и позовёт к столу, будто дымком жареной рыбы пахнуло…
Весной в апреле похоронил. Жалко. Одиноко. И ни рыбалка, ни охота не забили горечи от потери человека, с которым прожил около полувека. Она была женой его старшего брата, однажды по пьянке утонувшего в реке. С тех пор они с Полиной жили вместе, привыкли друг к другу. Их дочь закончила в посёлке десятилетку, поступила в пединститут, а сейчас учительствует в райцентре. На летние каникулы приезжала с внуком, который попервоначалу почти не выходил из избы, хныкал при виде сонма оводов, комарья и мошки. Внук привёз ему в подарок книгу Еремея Айпина «Богоматерь в кровавых снегах», не знал он, что его дед Кирилка толком не научился читать. Книгу, поблагодарив, взял у внука, деловито полистал и положил на видное место на полку.
Не скоро привык к тайге и реке внук, но зато, когда поймал первого чебака на удочку, оттащить от реки его было невозможно. Дед натягивал на крючок червяка и забрасывал в небольшую заводь, отдавал удочку внуку. Клевало почти тут же. Внук орал, не в силах вытащить из воды подъязка, бежал от берега, вытягивая рыбину на берег. Дед был тут как тут. Отцеплял от крючка и плюхал в пластмассовое ведёрко. У счастливого внука – сопли до подбородка и радости полные штаны. Да и самому Кирилке было отрадно смотреть на этого живого увлечённого ребёнка. Чуть позже он повёл внука на болото за морошкой, собирать не собирали, немного поели медово-оранжевую ягоду, мошка лютовала, провалились между кочками, начерпали воды в сапоги и вернулись. Обратно внука большую часть пути дед нёс на закорках, уснул он, намаялся.
Всю тайгу с глухими распадками, озерками, болотами и беломошными борами, где бывал, Кирилка ощущал своим местожительством, знал гнездовья и токовища, рыбные заводи, где в зимнюю стужу стоит рыба – можно чуть ли не руками вытаскивать из замора, где какого зверя место. Единственно, что он старался обходить – низкий заболоченный кривоватый ельник, ершисто насупившийся над железистым ручьём, – Варьеш – называл он эту колдовскую падь. Не лежала никогда душа к нему, подсознательно ощущал немое отталкивание. И не мог ничем это объяснить. Даже близко проходя, он чувствовал тягостно смутную тревогу в груди, и спешил отойти подальше. Но как назло деревья будто шли за ним, затем бежали, цеплялись ветками, хватались корнями, вплетались во внутренности, лезли в глаза, рот и уши… И он кричал… И просыпался от ужаса. Этот кошмар ему снился часто. И всякий раз он себя спрашивал: может быть, это лесные боги просят, чтобы он пришёл туда и понял то, что другим не дано понять. Полина же, да и другие люди, туда и не стремились забрести, объясняя просто, – нехорошо там.
Он никогда себя не ставил выше таёжных обитателей, ходил по тропам, распутывал следы, разговаривал с деревьями, птицами, белкой и бурундуком, подмечал изменения, сразу чувствовал, если на его территорию забредал посторонний зверь или охотник. Однажды они с собакой нашли в тайге перепуганного от долгого плутания по тайге молодого охотника, правда, без ружья. Тот опух от укусов комарья, хромал и еле шевелил губами. Кирилка понял, что парень оступился и подвихнул стопу, она здорово заплыла, оглядев её, еле снова в сапог поместили. На костерке вскипятил чай, добавил туда сосновой хвои да еще какой-то травы из мешочка на поясе. Хотел соорудить волокушу из берёзок, но парень отказался от этого транспорта, сам, опираясь на маленького Кирилку, поковылял. Часа через три, с передышками, они добрались до лесовозной дороги, благо леспромхоз спешил вывезти остаток хлыстов с деляны, которую вырубил вблизи заповедника, машины ходили часто. Остановил лесовоз и кразист, расспросив, что к чему, паренька затащил в кабину, увёз в больницу. До неё не меньше ста вёрст. Что с ним стало, отбило ли охоту бродить по тайге, до сих пор не знает Кирилка. Забыл о нём и ни у кого не интересовался. Только когда в очередной раз приехали работники заповедника к нему, и неожиданно спросили: «Не ты ли нашего практиканта из тайги вытащил? Кирилка уклончиво ответил, что встретил какого-то человека, проводил до дороги, а потом на лесовозе его увезли. Кто такой, не знает. Директор заповедника вытащил из рюкзака солдатскую фляжку, энергично побулькал: «Просил тебе передать в знак благодарности. Армянский коньяк. Пользуйся как лекарством от простуды или для поднятия настроения. Держи!» Кирилка, как всегда, поначалу смущённо отказывался, потом всё же открутил пробку и попробовал на вкус крепкий напиток.
В последние годы Кирилка почти не охотился, глаза потускнели да и в руках появилась дрожь, когда припасы подходили к концу, он связывался с заповедником и ему привозили по реке на моторке муку, чай, сахар, консервы, крупу, батарейки для приёмника, топливо для электростанции, внук обязательно от себя деду передавал несколько плиток шоколада. На старости лет почему-то Кирилка полюбил это детское лакомство. Брал с собой в лес и на реку, тянул удовольствие с чаем. А жена его, раз попробовав, больше не притрагивалась, мол, зубы болят и болотом пахнет, сладкое она вообще не любила.
Она так долго жила вместе с ним вдалеке от города и людей, что понимала его без слов: по походке – удачная ли охота, по выражению глаз – о чём думает. Заговорил с собаками, значит, чем-то недоволен: может, росомаха набедокурила, а собаки прозевали; может, сами собаки разрыли схрон-яму с рыбой, куда он её складывал после проверки сетей, может, мешок с кедровыми орехами, подвешенный в лабазе, бурундук обнаружил и стал опустошать. Она с супругом привыкла к молчанию, сдержанности в чувствах, терпению – это от долгой жизни в тайге, где излишние эмоции только повредить могут. Поэтому, когда после двухлетней службы в армии к деду Кирилке и бабе Полине приехал внук, те его встретили так, как будто не видели со вчерашнего дня.
– А-а, внучок приехал…
И снова занялись своими обыденными хлопотами, Полина – чистить рыбу, Кирилка – распутывать снасти: ни вопросов, ни расспросов… Внуку такой приём был не в диковинку, хотя он сполна хлебнул цивилизованных благ, повидал мир, набрался жизненного опыта. Он понимал этих близких ему по земле, крови и духу людей и не испытывал ни досады, ни обиды по поводу такой прохладной встречи.
Кирилка поднялся с земли, обошёл древний кедр, прислонился к нему, будто напитываясь силы на дорогу. Надо спуститься к избе, ещё раз посмотреть, все ли вещи собрал. Через час-два приедет директор заповедника с молодым егерем, увезут его в город. Одному здесь трудно. Годы своё берут.
И всё же что-то подспудное, далёкое, уже полузабытое останавливало оторваться душой от родовых мест.
Он не сразу понял, что давно уже идёт по тропе в глубь тайги, и прошагал километра три, будто кто-то или что-то его незримо влекло и вело, и он бессознательно подчинялся этой неведомой воле. Когда огляделся, увидел тот железистый ручей и болотистый ельник, который прежде боязливо обходил, но сейчас не испытывал никакого страха, только любопытство. Он перебрался через ручей и углубился в чащобник. Через некоторое время он вышел на небольшое сухое место, где стояла старая полуземлянка. По давним преданиям здесь скрывался какой-то ссыльный или беглый. От кого скрывался, от кого бежал, неизвестно. Жил нелюдимом. Над землёй возвышались несколько чёрных от времени брёвен, крыша была покрыта берестой, закидана землёй и заросла молодыми деревцами, травой и мхом.
Кирилка толкнул низкие полугнилые двери, и те упали внутрь жилища. И тут же раздался выстрел, пуля влепилась в потолок, посыпалась труха. Кирилка оцепенел, и не мог сдвинуться с места. У стены в углу сидел скелет, обтянутый ветхим тряпьём, на столе лежал карабин, а к курку от двери протянулась проволока. Так вот чего боялся Кирилка? Будь человек жив, нацеленный на дверь карабин выстрелил бы в него. Однако с годами человек ослаб, умер, истлел, прицел сбился. И Кирилка, как почувствовал, пришёл в гнилую падь без былой неприязни.
Много в послевоенные годы скрывалось в тайге уголовников, убийц, лихих людей. Может быть, это один из них, забрался в такую глушь. Добрые люди возле реки живут.
http://www.litrossia.ru/article.php?article=1914
|
