Миф в литературе манси и ханты. На ранних стадиях национальных литератур мифы и фольклор имеют для них исключительное значение. Мифические сюжеты и образы являются знаком национального своеобразия художественного творчества, свидетельством его связи с преданием. Тем самым миф представительствует в авторском тексте от имени коллектива, указывает на родство художника с его народом.
Литературы манси и ханты возникли в ситуации, когда миф ещё не пережит в общественном сознании народа. Поэтому в творчестве хантыйских и мансийских писателей можно наблюдать две противоположные тенденции: стремление сохранить древние мифы в необычной для них форме письменной авторской словесности и изживание мифа, его преодоление как способа отражения мира, уже неадекватного современному искусству. Т.о., национальные мифы в художественной литературе манси и ханты представлены, с одной стороны, очень богатым рядом образов, сюжетов, мотивов, а с другой — осознаются как фантастика, искусство, т.е. утрачивают собственно мифическую природу.
Связь с мифологией очевидна в тех произведениях, которые представляют собой литературные обработки древних сказаний, например «Легенды. Мифы. Сказки народа ханты» Р. Ругина или мансийский «Священный сказ о сотворении Земли» (версия на русском языке О. Шесталовой-Федорович). Непосредственно к мифу отсылают также и тексты, сюжеты которых построены на описании того или иного ритуала, поскольку и сам ритуал являлся жестовой формой мифа. Такова «Песня вторая» в «Языческой поэме» Ю. Шесталова или эпизод посещения кладбища героем повести Р. Ругина «По следу». Подобные тексты близки работам этнографов и фольклористов, создающих письменные версии национальных преданий (например, авторское переложение на русский язык мансийского мифа о сотворении Земли в работе Е. И. Ромбандеевой «История народа манси (вогулов) и его духовная культура»). Мифические сюжеты включаются в тексты художественных произведений, сохраняя при этом свою целостность, как это происходит в повести Ю. Шесталова «Когда качало меня солнце» (мифы о Мир суснэ хуме, Эква пырисе и др.) или романе-сказании А. Коньковой и Г. Сазонова «И лун медлительных поток...» (мифы о Комполэне, Вор Люльне и др.).
Формально мифическое повествование обозначается с помощью ряда структурных принципов. Его исполнение передоверяется автором одному из персонажей. Мифическое повествование обозначается с помощью стихотворной формы речи в прозаическом повествовании целого произведения. Миф исключается из социального бытия и интерпретируется как вымысел, сказка. Мифическое время противопоставляется времени историческому, оно соотносится с периодом детства или старости, что позволяет интерпретировать миф как возрастную стадию в жизни чел. и народа. Настоящее, судьба взрослого героя и сознание автора выводятся за пределы предания. В авторском тексте миф рефлексируется как нравственный закон, которым предустанавливаются правила отношений человека и природы, личности и коллектива.
Утрачивая свою изначальную семантику, миф сохранялся в структуре поэтических образов: «Бессмертны мы. // И в тень веков // Уйдя, // Лесами в мир вернёмся» (А. Тарханов); «На солнечные пальцы не спеши // Напялить ледяные рукавицы» (Р. Ругин). Именно миф является ключом для понимания художественной образности, например, таких метафор Е. Айпина: «Только звёздочки сверкают чёрными ягодками» («звёздочки» — вместо «глаза медведя»); «кормим измученных хвостатых» (собак).
Соотнесённость с мифологическим героем может служить для характеристики персонажа литературного произведения. В повести Ю. Шесталова «Тайна Сорни-най» образ главного героя постоянно оценивается через призму мифических персонажей: Росомахи, Медведя, Миснэ. Каждый из них вызывает мысль о родовых качествах чел., его устремлениях: Миснэ — любовь, Росомаха — хитрость, Медведь — честь, достоинство. Мифологизм хантыйской и мансийской литературы выявляется также в поэтике художественных текстов. Характерной чертой прозы ханты и манси можно назвать изоморфность сюжетных структур различных произведений. Именно таково творчество Ю. Шесталова, все повести которого, по существу, развивают один инвариантный сюжет о культурном герое (Мир суснэ хуме). Сюжет о двойном рождении присутствует в автобиографической прозе М. Вахрушевой, Ю. Шесталова, в ранних повестях Е. Айпина: герой рождается и взрослеет в «своём» мире, покидает его и обретает новых родителей (учителей), воспитывается по их правилам и возвращается в «свой» мир уже другим чел., связанным с «чужой» культурой. Наделённый новым знанием, он приносит его своему народу, сам становится учителем.
Лит.: Санги В. Мифы и маскарад // Литературная Россия. 1986, 6 июня; Космос Севера. — Тюмень, 1996; Литература Тюменского края. — Тюмень, 1997; В. В. Огрызко. Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока. Библиографический справочник. Ч. 1. — М., 1998.
Н. А. Рогачёва.
|
