Многие примитивные народы выполняют в отношении определённых животных некоторые обряды предохранения, почитания и культа. Они возникли по различным причинам. Так, существовала вера в то, что некоторые животные будто бы тесно связаны с каким-нибудь божеством или духом-покровителем и являются их более или менее случайным местонахождением или формой проявления, слугами и т.д.; поэтому часто их считают настолько священными, что их даже нельзя убивать. Существовало также представление, что какой-то вид животных настолько связан с определённым объединением людей, с племенем или родом, что соответствующее животное, животное-тотем является отцом или матерью племени; обстоятельство, которое, естественно, накладывает на членов тотемного объединения определённые обязательства в отношении этого животного. У народов, занимающихся охотой и рыболовством, сложились различные воззрения, особенно в отношении добываемых животных, а это, в свою очередь, привело к возникновению определённых обычаев и церемоний. Охотник, знающий об остром чутье дичи, понимает, что как удача в его промысле, так и его безопасность перед хищником зависят от величайшей осторожности; и он готов сам следовать традиционным обычаям, которые, с точки зрения чистого разума, вообще лишены реальных оснований.
Из добываемых зверей в этом отношении медведь занимал совершенно особое положение у многих народов северной части Европы и Азии, независимо от языковых и племенных границ. Так обстоит дело, между прочим, у древних финнов, которым были известны медвежьи культовые обряды; некоторое представление о них можно получить из медвежьих песен Калевалы. Но вряд ли где ещё медведь стал объектом такого большого и опасливого почитания, как у обско-угорских народов, у остяков и вогулов. В их лесах этот чудовищно сильный и чрезвычайно умный зверь всё ещё встречается довольно часто и время от времени наносит значительный урон. Он уничтожает запасы мяса и рыбы охотников и рыбаков, убивает оленей, нападает на людей и растерзывает их, иногда разрывает даже трупы мертвецов. По воззрениям слабо вооружённого человека, самое умное – это поддерживать с таким существом добрые отношения. Он даже не отважится оскорбить его словом, ибо, по его убеждению, даже отсутствующий медведь слышит всё, что о нём говорится, и платит кровавой местью за любое оскорбление.
Особенно деликатно складываются отношения между человеком и медведем, если охотник убьёт медведя. Это отнюдь не запрещено, хотя местные охотники, собственно, не ищут повод для этого. Но при добыче медведя нужно очень остерегаться, так как с добытым медведем нельзя обращаться высокомерно или оскорбительно, потому что тогда грозит месть со стороны другого медведя. Кроме того, по воззрениям вогулов и остяков, медведь, как и человек, имеет душу, которая остаётся живой после смерти животного. Её нужно примирить посредством определённых культовых обрядов, тогда убитый медведь не мстит, а может ещё вернуться на прежнее место обитания и снова стать добычей охотника.
Нижеследующее описание медвежьей обрядности у вогулов основано на наблюдениях и записях, которые я смог сделать в 1901–1906 гг., во время лингвистической и этнографической экспедиции к вогулам. Однако эти обряды настолько запутанны и так различаются в отдельных районах, что из-за ограниченности места я вынужден довольствоваться описанием их, главным образом, в том виде, в каком я познакомился с ними у северных вогулов, на Сосьве, притоке Оби.
Эти обряды начинаются уже в лесу, как только зверь убит. Уже при оснимывании, или «при снятии шубы», как следует сказать, чтобы не разгневать медведя, тщательно соблюдают особые обычаи. Добытчик медведя переворачивает его на спину и кладёт ему на живот короткие берёзовые веточки, на небольшом расстоянии друг от друга; пять штук, если это самец, и четыре, если это самка: это пуговицы. Когда тот, кто снимает шкуру, доходит до первой веточки, он отбрасывает её остриём ножа в сторону и говорит: «Пуговица зверя оторвана»; так же он поступает с каждой последующей веточкой. Затем он берёт лапу медведя, но делает вид, как будто он держит опущенную в воду ветку, испуганно подскакивает и убегает с товарищами. Но когда он возвращается, то поступает таким же образом со второй, третьей и четвёртой лапами; и только затем, при ближайшем рассмотрении он, якобы, узнаёт в медведе своего «младшего брата». Ввиду такого радостного события охотники исполняют маленький танец, после чего продолжается снятие шкуры. Делая вид, что не сразу узнали медведя, они тем самым надеются, очевидно, на возникновение у него представления, что они его не убивали.
Теперь начинается доставка медведя домой. Изготовляются носилки, которые называются «колыбель медведя». Они имеют форму дуги, согнутой из гибкого дерева, её концы соединены тремя перекладинами. На эти носилки поднимают медведя, ставят на нарты и везут в родную деревню. Достигнув края деревни, охотник издают возглас «uisaľiβóľi!» – пять раз для медведя-самца, четыре раза для медведицы, и стреляют из ружей. Это знак для жителей деревни, которые выбегают и спешат навстречу охотникам. В нарту с медведем ставят дымящийся сосуд, чашку с зажжённым трутом.
Охотники и жители деревни начинают с большим шумом бросаться снежками, а летом обрызгиваться водой. Между тем двое мужчин поднимают медведя с колыбелью из нарт и помещают на маленький стол, который затем заносят в жилой дом. Другие делают вид, что ничего не замечают, и продолжают бросаться снежками, пока кто-нибудь не крикнет, что медведь исчез. Теперь начинается спешка, все кричат одновременно: «Куда его унесли, куда его унесли?» и бегают друг за другом перед домом по кругу, с востока на запад. Один открывает дверь дома, заглядывает и кричит: «Вот он», после чего все врываются внутрь; женщины идут впереди, затем проходят мужчины, козлиными прыжками. Перед медведем ставится берестяная коробка, наполненная снегом. Охотник, убивший медведя, берёт коробку, поворачивает её к людям, ударяет кулаком по дну, так что снег летит в людей, а коробка летит на пол. Это означает, что медведь таким путём участвует в весёлой игре людей в снежки. Затем в комнате немного танцуют, и чужие расходятся по другим домам.
Собственно медвежий праздник начинается вечером. Жители деревни снова собираются в предназначенный для этого дом. Если новость о добыче медведя уже распространилась, то в следующие дни прибывают и чужие издалека, даже за 100–200 км. Праздник длится несколько дней. Северные вогулы празднуют медведя пять, медведицу четыре, а медвежонка два–три дня. Но иногда праздник растягивается на неделю, и всё это время хозяин дома обязан заботиться о гостях.
Медведь лежит в праздничной комнате, в своей «колыбели» на маленьком столике, на животе, голова между лапами, как у собаки. Стол поставлен на спальные нары шириной около двух метров, проходящие от стены до стены в задней части дома. Нары сделаны из земли, покрыты берестой и оленьими шкурами, такие же нары находятся у боковых стен дома. Глаза медведя закрыты кружками из коры или жести, которые были нашиты ещё в лесу: к носу приставлен такой же кружок, который по бокам прикреплен верёвочками за ушами медведя. На спине лежит пёстрая шаль, а на ней жертвенный платок. Медведице надевают на когти кольца, 30–40 штук. Под носом находится маленькая коробка из бересты, чтобы капающая из пасти медведя кровь падала в неё, а не разносилась по полу. Перед медведем тлеет в чашке на столе кусочек трута. Для угощения служит бутылка из-под вина, полная рюмка вина и берестяная коробка, в которую положена еда: кусочки белого хлеба, печенье из пшеничного теста в форме уток, тетеревов, оленей и лосей, а также сушёная рыба, мясо тетерева и рыбий жир в чашке.
Рядом со столом, слева от медведя, сидит на нарах, на стуле добытчик медведя, хозяин дома. Над его головой с потолка свисает колокольчик, по которому он ударяет после каждой спетой медвежьей песни. Время от времени он гладит голову лежащего на столе медведя, иногда он целует ему лоб и правую лапу.
Программа каждого дня распадается на две части: сначала музыкальную, а затем, главным образом, драматическую. Первую составляют так называемые медвежьи песни. Для их исполнения перед медведем становятся рядом трое мужчин, лицом к медведю, в середине певец, а по бокам от него «помощники». Мужчины одеты в яркие жертвенные халаты, сшитые из покупной ткани, на голове у них колпак или жертвенный платок, крепко завязанный углами на затылке. Публика сидит на краю спальных нар или стоит вдоль стен. Перед первой песней кто-нибудь из публики, обычно подросток, берёт от медведя дымящуюся чашку, трижды обегает певцов с востока на запад и говорит: «kur, kur, kur, kur, kur, šuk, šuk, šuk, šuk, šuk!». Затем он взмахивает сосудом над головой медведя и говорит: «piš!», при этом певец с помощниками негромко свистят. Это действие означает очищение помещения и певцов, но смысл слов не известен.
Затем певец и его помощники берутся за мизинцы, первый несколько раз делает поклон головой перед медведем и начинает петь. Помощники раскачивают руки мастера – либо беззвучно, либо время от времени тихо вторят ему. Когда песня окончена, хозяин дома ударяет в свисающий с потолка колокольчик, после чего сразу же начинается новая песня. Иногда не все песни поёт один и тот же человек, а одну или несколько исполняют один или оба помощника, либо кто-нибудь из публики. Тогда исполнитель становится на это время в середину. Каждый вечер исполняется пять песен для медведя, четыре для медведицы и две–три для медвежонка. Если нет знатоков песен, то они заменяются сказками. По окончании последней песни снова обходят с дымокуром вокруг певцов. Затем тот, кто обкуривает, и ещё несколько молодых юношей танцуют вокруг певцов. Затем певец и его помощники подпоясываются жертвенными поясами, обёртывают руки жертвенными платками и танцуют несколько кругов по помещению, размахивая всё время платками. Если есть игрок на арфе, то танец исполняется в его сопровождении. Затем танцуют и другие мужчины, кто хочет; при этом руки тоже обязательно обмотаны платками. После короткого перерыва приходит очередь девушек и, наконец, взрослых женщин; лица последних полностью закрыты шалью, а руки втянуты в рукава, потому что медведь будет сердиться на открытые руки. Все танцы – сольные.
Число вогульских медвежьих песен очень велико. Это эпические песни, в которых действующим лицом выступает медведь. Среди прочего в них рассказывается, как медведь растёт на небе в качестве дочери верховного бога-отца, как он, играя на деревенской улице, продавил ногой небесный свод, смотрит через возникшую дыру, видит землю, очарован ею, просит разрешения отправиться туда. Верховный бог-отец разрешает это: он выковывает серебряную колыбель, укладывает туда медведя и спускает его в мир в колыбели на железной цепи. Далее рассказывается о приключениях медведя, особенно о его борьбе с охотниками, как он становится добычей одного охотника, как ему после этого устраивают великолепный праздник, и как он, в конце концов, возвращается к верховному богу-отцу.
С точки зрения героя праздника – медведя, некоторые медвежьи песни весьма поучительны. Часто могущественному гостю на наглядных примерах настойчиво внушается, как он должен вести себя с людьми и их имуществом. Лесные ягоды и шишки он может есть, но не должен распугивать женщин и детей в ягодных лесах. Попавшую в ловушку охотника добычу он не может взять себе, как не должен и проникать в амбар с запасами. Жертвенные амбарчики духов-защитников он тоже должен оставить в покое, как и тела покойников. На примерах-предостережениях показывается, что после таких злодеяний медведь обязательно станет добычей охотника; однако и в этом случае он получит праздничные почести, которые изображаются далее в песнях. Но самое худшее, что может сделать медведь, это ранить или убить охотника. В этом случае его гибель неминуема, её готовит сын или другой родственник охотника, выполняя долг кровной мести. И медведю, совершившему злодеяние, даже не устраивается праздник, он должен быть сожжён со шкурой, мясом и всем остальным; таким путём препятствуют его возрождению в качестве лесного ужаса, так как считают, что вместе с телом окончательно уничтожается и душа медведя.
Впрочем, в медвежьих песнях также и человеку внушаются его обязанности по отношению к медведю. Ему нужно оказывать почести, его нельзя позорить и хулить. Охотник не должен даже хвалиться, что добыча медведя для него, якобы, мелочь, медведь разгневается за это и отомстит. Но особенно нужно остерегаться ложной клятвы на медведе. Если кто-то ложно произнесёт «Разорви меня медведь, если я лгу», то медведь обязательно разорвёт его [2] .
После медвежьих песен и следовавшего сразу за ними общего танца всегда бывает короткий перерыв, после которого начинается выполнение второй – драматической – части вечерней программы. Сейчас я хочу в нескольких словах остановиться на общих чертах вогульского актёра и его искусства [3] .
Сценой служит середина праздничной комнаты. Помещение для переодевания – сени дома или соседний дом, откуда артисты приходят и куда они отправляются после окончания представления. Только мужчины выступают в качестве актёров. Они берут на себя и женские роли, при этом только накидывают платок. Роли животных, таких как лошадь, собака и заяц, обычно играют замаскированные молодые юноши, которые буквально бьются за эту честь. Но если животное не выполняет никаких действий, например, лошадь, то его может заменить деревянная дубинка, к которой в качестве саней прикрепляют другую дубинку.
Сценический реквизит вогульского театра чрезвычайно прост. Актёр чаще всего одет в обычную вогульскую одежду, старую малицу и обувь с длинными голенищами. Иногда малица надевается на левую сторону. При комических сценках актёр обязательно в маске. Маска изготовлена из бересты и, как правило, имеет большой нос. Цель маскировки очевидна, а именно: скрыть от медведя личность актёра на тот случай, если медведь рассердится на шутку. По той же причине актёры искажают свой голос и обычно говорят фальцетом. Медведю пытаются внушить, что странные существа – это не жители деревни, а пришедшие издалека незнакомцы, приезжие. Но под маской можно и свободно высказать, что хочешь. Можно даже насмехаться над медведем, но тогда зрители и особенно хозяин дома очень стараются остановить насмешника, за что медведь, конечно, будет обязан благодарностью своим защитникам.
Тот, кто играет охотника или рыболова, всегда имеет при себе посох с зарубками на концах, который, кроме своего прямого назначения, выполняет и множество других функций: при езде на лодке служит веслом, на охоте – ружьём и копьём, при рубке дров – топором, при приготовлении пищи – перекладиной для котла, а при помешивании каши – мешалкой. Котёл, кузов с провиантом и т. п. не приносят, а только предполагается, что они, как и кое-что другое, находятся здесь. Так, деревянное полено отрубается от несуществующего дерева и поджигается несуществующим огнём, над ним подвешивается несуществующий котёл, в котором из несуществующей муки варится каша, которую затем едят несуществующей ложкой. Плывущий в лодке человек сидит на голом полу и отталкивается палкой, не продвигаясь вперёд ни на пядь. Буря поднимается только в устах актёра, и если лодка переворачивается, то гребец тонет, просто падая на бок на полу. Также и в отношении времени делаются смелые отклонения от реальности. Так, обед и ночной сон, часто повторяющиеся в сценках охоты, укладываются в несколько минут.
К особенностям вогульского театра относится также тесный контакт между актёрами и публикой. Когда актёр входит в помещение, он обычно приветствует публику как путешественник и завязывает разговор с присутствующими. Также и во время представления он часто осведомляется о чём-нибудь, просит совета или ещё что-то в этом роде.
Большинство сценок – это выступления в прозе, но иногда они частично или полностью поются. Важную роль играет танец – без музыки или в сопровождении пения либо игры на пятиструнном инструменте. Помимо собственно танцевальных номеров, среди которых имеются пантомимы или танцы с мечами, почти все сценки с речью или пением заканчиваются танцем. Это обычный способ завершения сценки, какого бы она ни была содержания. Большая часть сценок – это шутки. Более серьёзными являются, в первую очередь, представления, в которых изображаются сценки с охотниками и лесными духами или с лесными и водными духами. Особенно предпочитают обыгрывать ситуации с затруднительным положением, в которое попадают охотники или рыболовы из-за своей наивности (ограниченности). Однако предметом шуточных розыгрышей делаются и самые деликатные мотивы, например, акт крещения священником, собственные языческие жертвы вогулов, медвежий праздник и даже траур родителей после смерти члена семьи. С медвежьим праздником эти представления, по их мотивам или как-то иначе, связаны только тем, что они разыгрываются на медвежьем празднике для увеселения медведя и публики.
Другую, заслуживающую внимания группу представлений медвежьего праздника образуют так называемые священные сценки. Они имеют следующий вид. Певец, одетый в жертвенную одежду, входит в помещение, кланяется медведю и начинает петь заклинание для почитаемого вогулами духа, приглашая его прибыть в праздничную комнату и обеспечить своим почитателям удачу в лове, здоровья и другие добрые вещи. Через некоторое время появляется и сам дух: он тоже одет в жертвенный халат, на шее и на спине у него висит множество жертвенных шкурок: дорогих лис, соболей и т.д. Он кланяется медведю, танцует определённое число кругов на полу и снова кланяется медведю; хозяин дома предлагает ему вина. После чего дух уходит. Эти представления фактически относятся к медвежьему празднику только постольку, поскольку посещение духом праздника, конечно, означает большое уважение к медведю. Весьма похожими словами обращаются с молитвой и к соответствующим духам по поводу жертв, и те молитвы, вероятно, первоначально тоже относились к ним.
Чтобы дать общее представление о медвежьих праздниках, приведём несколько эпизодов, которые я сам видел в 1905 г . у северных вогулов.
Вначале я расскажу о программе второго дня праздника. Он начался после обеда тем, что было спето пять медвежьих песен, после чего были танцы. Затем был перерыв, во время которого жители дома угощали гостей медвежьим мясом и кашей, приготовленной с медвежьим жиром. Варить мясо было заботой мужчин; они его мелко порезали, в том числе и на долю женщин, так как женщинам всё это запрещено. В праздничном доме ели только мужчины. На полу была расстелена оленья шкура, на неё поставлена деревянная чаша с оленьим мясом, и мы, мужчины, сели с поджатыми ногами вокруг чаши, чтобы поесть. Голова медведя на время трапезы была накрыта платком. Женщины и дети ели в соседнем доме.
Закончив еду, каждый взял маленький пучок очень тонких стружек, которые вогулы изготовляют для вытирания и чистки разного рода, поджёг его и быстро сунул в рот; этим же пучком вытерли руки и бросили в горящий очаг. Затем каждый взял свой нож и постучал его лезвием по зубам. После еды хозяин дома ещё раз обрызгал людей водой. На другом празднике, где я присутствовал, каждый сотрапезник произносил во время еды: «kur, kur, kur, kur!», подражая голосу вороны. Использование горящего пучка, звон лезвия и обрызгивание водой, это конечно, волшебные средства для отпугивания души медведя. Но с другой стороны, подражание голосу вороны должно вызвать у медведя представление, что его мясо едят вороны, разбойники. Имеется в виду и защита от гнева медведя, если его голова на время трапезы накрывается платком.
За едой последовала драматическая часть вечера. Она включала, вероятно, двадцать шуток и других представлений такого же рода, как я описал выше. Я не хочу сообщать здесь о них подробнее, а отсылаю к своей статье, упомянутой выше. Между тем здесь дошло до последнего представления в программе дня. В помещение входит мужчина в маске и спрашивает, что здесь происходит. После того как ему ответили, он просит разрешения рассказать сказку, что ему и позволяют. Он расстилает на полу перед медведем оленью шкуру, садится на неё с подогнутыми ногами и начинает рассказ, раскачиваясь корпусом: «Поругались старик и старуха, легли старик и старуха». Он не успевает продолжить, как врывается снаружи его друг и кричит: «Пошли, наши мужчины уже далеко», хватает край оленьей шкуры и тянет к себе, так что шкура и рассказчик скользят большое расстояние до двери. Человек убегает, но рассказчик не даёт себе помешать, а начинает свою сказку снова. Но и теперь он не уходит в сказке дальше прежнего, снова вбегает его товарищ и прерывает его, как и прежде. Это повторяется много раз, рассказчика постепенно подтянули к двери, где двое мужчин хватают его за затылок и вытаскивают силой, не обращая внимания на его крики и сопротивление. Номер вызывает бурные аплодисменты.
Итак, на этом программа дня закончилась. Через некоторое время в помещении появились актеры в своей обычной одежде и без масок. Хозяин дома сказал: «Люди здесь шутили, а вы где были весь вечер?» Актёры отвечали: «Да? Ах, мы об этом ничего не знали! Мы всё время крепко спали». Цель этого разговора, как и у предыдущего номера с рассказчиком сказки, состояла в том, чтобы отвести возможное подозрение медведя от жителей селения, и чтобы заставить его поверить в то, что актёрами были будто бы какие-то пришедшие издалека люди. То же самое означает тот факт, что жители деревни в течение всего медвежьего праздника употребляют определённые тайные слова для обозначения как медведя и его частей тела, так и для некоторых предметов и действий повседневной жизни. Медведь – это лесной старик, или зверь-старик, глаз медведя – звезда, сердце медведя – невидимое днём, собака – хвостатая, котёл – с дужкой, ложка – сорока, котёл варит – с дужкой вращается, я ем медвежье мясо – собираю вещи лесного зверя.
На ночь голову медведя накрыли платком. Певец провёл ночь на тех же нарах, на которых находился стол медведя. В 7 часов утра он встал, сел слева от медведя на край нар и запел так называемую утреннюю песню, или песню пробуждения медведя. В этой песне выражается удивление тому, что медведь, который раньше первым приходил по утрам в движение, теперь так долго спит, и его призывают проснуться. После песни певец ударяет в свисающий с потолка колокольчик, зажигает свечу, стоящую на нарах медведя, и стягивает платок с лица медведя.
Следует ещё упомянуть, что номер с рассказчиком сказки и последующим диалогом между хозяином дома и актёрами повторяются в программе каждого дня, кроме последнего. Песня пробуждения медведя поётся каждый день, пока медведь находится в праздничном доме.
Таким образом, праздник продолжается от вечера до следующего вечера. Главное различие состоит в том, что в последние две ночи самой важной частью драматического отделения программы являются вышеописанные священные представления. В них выступают по очереди самые разные мифологические существа, прежде всего, почитаемые вогулами духи – сначала низкого ранга, затем более высокого. Лёгкие номера, шутки, которые были основными в первые вечера, теперь исполняются реже, в какой-то мере ради контраста, чтобы внимание публики не ослабевало – в чисто шекспировской манере.
Свидетельством большого почитания, оказываемого медведю, является среди прочего то, что на четвёртый день праздника медведю приносится кровавая жертва. Днём, т.е. перед самой праздничной церемонией, хозяин дома с другим мужчиной привели в праздничный дом оленёнка. Его провели перед медведем, повернув к нему головой, и хозяин дома вставил конец повода под левую лапу медведя, так что тот в определённой мере держал ремень оленёнка, после этого все присутствующие сделали по три–четыре наклона головой перед медведем. Теперь конец ремня вытянули из-под лапы медведя, и пока певец держал телёнка, хозяин дома нанёс ему удар топором между рогами. Животное упало на правый бок, хозяин схватил нож и ударил им в сердце телёнка. Пока жертва делала последние движения, хозяин налил из бутылки стакан вина, выпил его, вылил последние капли из него на спину медведю и угостил вином других присутствующих, в том числе свою жену. Затем присутствующие ещё несколько раз поклонились медведю.
Теперь втроём принялись снимать шкуру с оленёнка. Это делалось по вогульскому способу, на шкуре оставались только копыта. Мясо было разделено на части, и самая большая из них была положена в котёл для варки. Когда мясо было готово, его выложили в деревянную чашу, которая затем на некоторое время была поставлена перед медведем. Началось угощение в двух помещениях. Его составляло оленье мяса и вид ржаной каши. После еды снова началось вечернее представление с медвежьими песнями, танцами и сценками.
В культовом отношении, особенно в связи с почитанием медведя, последний вечер, так называемая священная ночь, имеет наибольший интерес. Начинается программа, как обычно вечером, но продолжается всю ночь, с короткими перерывами, и затем ещё до следующего полудня. Вначале здесь следуют тоже пять медвежьих песен, затем драматическая часть, в которой преобладают священные представления. После всего этого играется ряд сценок, очевидно, имеющих целью внушить медведю и вызвать у него желание убраться из помещения подобру-поздорову. Поскольку медведя уже несколько дней праздновали и угощали, вогул считает, что уже достаточно, но поскольку сам гость, возможно, не думает об уходе, нужно побудить его к этому путём внушения.
Вначале в доме появляется журавль. Человек, изображающий его, накрыт шалью, в руке у него торчащая вперёд палка с деревянным клювом журавля на верхнем конце, который посредством натяжения шнура открывается и закрывается. Журавль обходит помещение, щёлкая челюстями в сторону людей. Он щиплет хозяина дома и даже медведя, которого хозяин дома напрасно пытается защитить. Он подцепляет клювом коробку с едой у медведя, сбрасывает её на пол и откидывает жертвенные одежды, служащие медведю покрывалом. Хозяин дома и зрители вопят, пытаются защитить медведя, но жалуются, что они бессильны.
Когда журавль, наконец, убирается, в помещение заходит филин. Актёр, изображающий эту птицу, одет в белую толстую шубу для поездок, мехом наружу, перед лицом у него маска из бересты, в руке тетеревиные крылья, которыми он грозно хлопает. По полу прыгает заяц: сначала филин разрывает его, затем со страшным криком бросается на людей, то туда, то сюда, так что маленькие дети с визгом бегут к родителям. Но больше всего он надоедает медведю, который тоже напуган так сильно, что его морда – по наблюдениям вогулов – от ужаса совсем бледнеет. Филина пытаются успокоить, но безуспешно.
Третьим появляется ещё более ужасное существо. В помещение входит огненная лиса. Она одета в старую малицу. У неё хвост из сена, которое поджигают. Лиса с криком бегает по комнате и бьёт горящим хвостом по людям, но особенно по медведю, о котором известно, что он и в жизни боится огня. Едва лиса под вопли людей удаляется, как снаружи слышится сильный шум: там о чем-то возбуждённо спорят мужчина и женщина. Дверь рывком открывается, и врывается старый мужчина, который сильно размахивает топором, в то время как его старуха пытается его успокоить. Мужчина поёт: «Вы, проклятые мальчики и девочки, что за шутки вы здесь вытворяете? Я порублю вас этим топором в месиво». Он замечает медведя и продолжает: «Откуда же вы притащили эту замшелую колоду? Я изрублю её в щепки. Или вы думаете, что пришли в опустевшую деревню?» Женщина пытается ему помешать и говорит: «Старик, старик, перестань, перестань! Пусть дети веселятся!» Но старик не слушает. Размахивая топором, он угрожает людям и медведю, рвётся к медведю, чтобы ударить его, но затем очень приветливо склоняется над ним, берёт палочку с зарубками, вставленную за ухо медведя, кладёт её на доску посреди пола и разрубает топором. Весь шум кончился тем, что теперь смотрят, в каком месте разрублена палочка, и по этому предсказывают, будет ли вскоре в деревне опять медвежий праздник. Новый медвежий праздник предсказывается во время уже идущего праздника с помощью и других фокусов, но в описанном случае гадание таким примечательным способом связано с действиями, направленными на запугивание медведя.
Как полагают вогулы, медведь в ответ на эти запугивания решает покинуть дом, но всё-таки, с другой стороны, он не может обвинить жителей деревни, которые пытались защитить своего гостя от нападающих на него, хотя и со слабым успехом. Теперь предстоит позаботиться, чтобы медведь своим появлением порадовал дом ещё раз. Для этого поступают обычно так. В углу, который не виден медведю, мужчина делает сверлом отверстие в дереве, так что медведь тоже слышит скрип. И вот люди с удивлением спрашивают: «Что это за птица поёт так красиво? Мы за свою жизнь ещё не слышали птицы с таким прекрасным голосом. Посмотрите-ка, что это там такое?» Смотрят, но никто не может обнаружить птицу. Тогда один говорит: «Сейчас мы слышали только её голос. Но как только наш младший брат снова посетит нас, мы, может быть, увидим и птицу». Затем то же самое проделывают с хомутным колокольчиком, затем с арфой; снова удивляются прекрасному голосу птицы, но её не видно. Теперь считается, что любопытство медведя возбуждено настолько, что он действительно решил – после возвращения к жизни – повторить своё посещение дома.
Пробил час прощания. Медведя со столом спускают с нар на пол. Кто-нибудь из старых женщин прерывающимся от страха и слёз голосом говорит прощальные слова и целует медведю правую лапу, этому примеру следуют и другие женщины. Мужчины гладят медведя по голове и целуют его в лоб и левую лапу.
И вот «ребёнка» со столом несут к двери; хозяина, который пытается запретить это, утешают, что ребёнка только ведут в гости и скоро его принесут назад. Но едва медведь со своими спутниками оказывается во дворе, как начинается сильная буря, т.е. все кидают друг в друга снежками, при этом не щадят никого из присутствующих. Также и у медведя лицо всё в снегу. В общей неразберихе двое мужчин хватают стол медведя и несут его за дом, на жертвенное место. Хозяин дома опять возражает, но его опять уверяют, что ребёнка ведут в гости, и велят ему принести из помещения табакерку ребёнка. Хозяйка тоже возражает, но её отправляют принести напёрсток ребёнка. За домом медведя кладут лицом к солнцу, и присутствующие мужчины с шумом и криками хватают друг друга за грудки. Пока всё внимание удивлённого медведя предположительно направлено на играющих, двое существ в масках подкрадываются к нему сзади и кричат: «Крк, крк!». Это вороны. В последнее мгновение за домом появляется хозяин, хватает длинный шест и несколько раз отгоняет ворон. Но они смело возвращаются, хватают с двух сторон «колыбель» ребёнка и опрокидывают её позади стола, так что медведь оказывается головой на полу, а колыбель лежит на нём – итак, медведь не может ничего видеть. Только теперь играющие тоже замечают, что произошло, и вскрикивают от ужаса, но уже слишком поздно, и ругань хозяина бесполезна. Во всяком случае, вина за насилие удачно переложена на ворон.
Теперь начинают снимать шкуру медведя целиком, потому что в лесу это было сделано только частично. Сказать об этом особенно нечего, разве только то, что вогулы попросили меня разрубить топором позвоночник медведя. Сами они не отваживаются это делать из опасения мести со стороны медведя. Если не окажется случайно русского или члена другого племени, на которого можно свалить вину за преступление, то вогул расчленяет позвоночник ножом, вынимая позвонки из пазов, не разрушая костей. Оба раза, когда я присутствовал на медвежьем празднике, эту героическую задачу я брал на себя.
Котёл вешается над огнём позади дома, в него кладут мясо медведя, чтобы варить. В этот же котёл идут сердце и голова медведя. Для женщин мясо нарезают в отдельную берестяную чашку и только с задней части медведя; женщины не должны есть мясо с передней части, а также мясо, сваренное вместе с головой и сердцем медведя. Для женщин мясо варят в доме, но эту работу, как и последующее расчленение мяса, в этом случае должны делать мужчины. Когда мясо сварилось, его складывают в деревянную чашу и на короткое время ставят в доме на нары под жертвенные одежды духов. Затем мужчины и женщины едят в разных помещениях.
Во время трапезы хозяин дома срезает с носа медведя полоску в форме кольца, берёт её согнутым большим пальцем и протягивает другому мужчине, который берёт кольцо таким же образом – согнутым большим пальцем. Каждый из мужчин надевает себе кольцо, при этом с храпом дышат через нос. Кольцо остаётся в руках хозяина дома; каждому из присутствующих он даёт кусочек от него, чтобы есть, и сам при этом сопит, как будто ест. Опять вина на вороне! Как подчеркнул Уно Харве [4] , это встречающийся у многих народов и потому, очевидно, древний обычай срезания кольца с носа медведя, первоначально – тоже защитное средство: его цель выражена в словах одной финской медвежьей песни: «Я беру нос моего медведя, чтобы он не мог больше чуять».
После того как женщины поели, хозяин дома трижды обошёл кружок женщин, сидящих вокруг чаши. В руке у него чаша, и в ней самая задняя часть медведя. При обходе он снова несколько раз всхрапнул и затем поставил чашу на колени старой женщине. Это подарок и большая честь для принявшей чашу: в качестве ответного дара она должна сшить хозяину дома пару рукавиц, на которых украшением обычно служит изображение медведя. Отделённую голову медведя хозяин дома положил в отдельную чашу. Когда мужчины сидели за едой, хозяин взял эту чашу в руки, обошёл вокруг них тоже три раза и снова много раз всхрапнул. Он поставил чашу перед старым мужчиной – получателем всегда бывает только тот, кто сам убивал медведя. Мужчина принимает голову, чтобы унести домой и постепенно съесть её, затем череп нужно завязать в белый платок и повесить на дерево на священном месте селения. Нож, который использовался при поедании головы медведя, нельзя затем носить в ножнах на боку, и женщины не должны им что-либо делать: только мужчина сам может использовать его при домашних работах.
После еды как мужчины, так и женщины снова очистили зубы и руки горящими тампонами из стружек, при этом они стучали лезвием ножа между зубами, как описано выше.
Но и на этом медвежий праздник ещё не совсем закончен. Вернувшись с оснимывания медведя и поев мяса, снова собираются вечером в праздничном помещении. Дело в том, что, по воззрениям вогулов, душа медведя после праздника ещё некоторое время пребывает на земле, прежде чем отправиться к своему всевышнему богу-отцу. В первый вечер она слушает на крыше праздничного дома, на второй вечер – в конце тропы, по которой женщины ходят за снегом для растапливания при приготовлении пищи, на третий вечер – уже в конце пути, где мужчины добывают белок. В первый вечер поются две или три медвежьи песни (первая из них должна быть, по возможности, новой), и исполняются несколько сценок. Актёры во время выступления кричат: «Где он? Приведите его сюда!» Люди в доме отвечают: «Он пошёл в гости, сейчас придёт». Актёры угрожают: «Если вы его до утра не приведёте, мы вас проучим». Однако этот заключительный акт считается не очень важным и редко проводится, как следует. Частично это основано на том, что хозяин дома, который во время самого праздника должен соблюдать большую умеренность в приёме спиртного, пытается теперь вознаградить себя.
Я вынужден был ограничиться описанием, главным образом, одного медвежьего праздника вогулов и при этом упустил некоторые черты, очень важные для исследования. Однако я надеюсь, что и сказанного достаточно, чтобы дать представление и о самом празднике, и о его целях. Первоначально праздник устраивался для души убитого медведя, и его многочисленные детали, на которых здесь невозможно остановиться, напоминают тоже об обрядах, которые проводятся вогулами при похоронах родственников, чтобы угостить и умилостивить душу умершего. Итак, цель медвежьего праздника – примирение с медведем, а точнее, с душой медведя. Медведь становится центром большого праздника, его угощают, с ним общаются путём песен, сценок и танцев, его самолюбие удовлетворяется лестью и похвалой; призываются даже почитаемые людьми духи, чтобы поприветствовать его и поклониться ему. Возможный гнев медведя из-за его убийства переводится на чужих людей и на животных, но с его настоящими убийцами его хотят примирить и даже как-то сделать друзьями, чтобы он решил ещё раз оказать честь хозяину дома своим посещением. Однако медвежий праздник одновременно и мероприятие, на котором радуются большой добыче, а ещё больше – испытанию мужского мужества и бесстрашия. Кроме того, медвежий праздник стал желанным поводом, по которому люди слабо заселённой местности собираются издалека, чтобы для смены наполненной трудом повседневности провести с добрыми друзьями совершенно беззаботные дни. А для исследователя на этом празднике прежде всего интересно увидеть в целостности духовное знание, религиозные воззрения и искусство целого племени.
[1] Опубликовано: Kannisto A. Über die Bärenzeremonien der Wogulen // Kannisto A. – Liimola M. Vogulische Volksdichtung. Band IV. Bärenlieder. Helsinki ; Porvoo, 1959. S. 401–421.
[2] Подробнее см.: Kannisto A. Über den Eidschwur bei den ob-ugrischen Völkern // Nyelvtudományi Közlemények. Budapest , 1936.
[3] Подробнее см.: Kannisto A. Über die wogulische Schauspielkunst // Finnisch-ugrische Forschungen. Helsinki , 1906–1908. VI.
[4] Harva Uno. Die religiosen Vorstellungen der altaischen Völker. Porvoo; Helsinki , 1938.
Каннисто А. О медвежьих обрядах вогулов / Пер. с нем. Н.В. Лукиной. // Поэтика жанров фольклора народов Сибири: Миф. Эпос. Ритуал. Новосибирск: Изд-во ИФЛ СО РАН, 2007. С. 74 – 87.
|
